22 июня 1941 года в СССР было не просто воскресеньем, это был великий православный праздник — День всех Святых, в земле российской просиявших.
22 ИЮНЯ
4 ЧАСА УТРА
Именно эти дата и время стали ознаменованием самой жесткой, кровопролитной и беспощадной войны.
Они нашли отражение в учебниках, народном творчестве и навсегда отложились в головах миллионов людей.
Известие о войне застало людей в самых разных местах: кого на работе, кого - то на учебе,
а у кого - то был выпускной бал…
Большинство из тех людей, которые помнят, как началась Великая Отечественная война, были тогда детьми.
В данном разделе приводятся воспоминания
о начале Великой Отечественной войны жителей нашей страны... как узнали о войне... как её встретили...
Георгий Жуков, генерал армии:
«В 4 часа 30 минут утра мы с С. К. Тимошенко приехали в Кремль. Все вызванные члены Политбюро были уже в сборе.
Меня и наркома пригласили в кабинет.
И. В. Сталин был бледен и сидел за столом, держа в руках не набитую табаком трубку.
Мы доложили обстановку. И. В. Сталин недоумевающе сказал:
«Не провокация ли это немецких генералов?»
«Немцы бомбят наши города на Украине,
в Белоруссии и Прибалтике. Какая же это провокация...» — ответил С. К. Тимошенко.
…Через некоторое время в кабинет быстро вошёл В. М. Молотов:
«Германское правительство объявило
нам войну».
И. В. Сталин молча опустился на стул
и глубоко задумался.
Наступила длительная, тягостная пауза».
Александр Василевский, генерал-майор:
«В 4 часа с минутами нам стало известно от оперативных органов окружных штабов о бомбардировке немецкой авиацией наших аэродромов и городов».
Вячеслав Молотов, Народный комиссар иностранных дел СССР:
«Советник германского посла Хильгер, когда вручал ноту, прослезился».
Иосиф Гейбо, заместитель командира полка 46-го ИАП, ЗапВО:
«…У меня в груди похолодело.
Передо мною четыре двухмоторных бомбардировщика с чёрными крестами
на крыльях. Я даже губу себе закусил.
Да ведь это «юнкерсы»! Германские бомбардировщики Ю-88! Что же делать?.. Возникла ещё одна мысль:
«Сегодня воскресенье, а по воскресеньям
у немцев учебных полётов не бывает». Выходит, война? Да, война!»
Василий Челомбитько, начальник
7-го отдела Академии бронетанковых
и механизированных войск:
«22 июня наш полк остановился на отдых в лесу. Вдруг видим, летят самолёты, командир объявил учебную тревогу, но неожиданно самолёты начали нас бомбить. Мы поняли, что началась война. Здесь же в лесу в 12 часов дня выслушали речь т. Молотова по радио и в этот же день в полдень получили первый боевой приказ Черняховского о выступлении дивизии вперёд, по направлению к Шяуляю».
Пётр Котельников, защитник Брестской крепости:
«Под утро нас разбудил сильный удар. Пробило крышу. Меня оглушило.
Увидел раненых и убитых, понял: это уже
не учения, а война. Большинство солдат нашей казармы погибли в первые секунды.
Я вслед за взрослыми бросился к оружию,
но винтовки мне не дали.
Тогда я с одним из красноармейцев кинулся тушить вещевой склад».
Юрий Левитан, диктор:
«Когда ранним утром нас, дикторов,
вызвали на радио, уже начали звонки раздаваться. Звонят из Минска: «Вражеские самолёты над городом»,
звонят из Каунаса: «Город горит, почему ничего
не передаёте по радио?», «Над Киевом
вражеские самолёты».
Женский плач, волнение: «Неужели война»?..
И вот я помню — включил микрофон.
Во всех случаях я помню себя, что я волновался только внутренне, только внутренне переживал.
Но здесь, когда я произнес слова «говорит Москва»,
чувствую, что дальше говорить не могу —
застрял комок в горле. Из аппаратной уже стучат — «Почему молчите? Продолжайте!».
Сжал кулаки и продолжал:
«Граждане и гражданки Советского Союза…»
Николай Мордвинов, актёр:
«Шла репетиция Макаренко...
Без разрешения врывается Аноров...
и тревожным, глухим голосом сообщает:
«Война с фашизмом, товарищи!»
Итак, открылся самый страшный фронт!
Горе! Горе!»
Константин Симонов, поэт:
«О том, что война уже
началась, я узнал только в два часа дня. Всё утро 22 июня писал стихи
и не подходил к телефону.
А когда подошёл, первое,
что услышал: война».
Марина Цветаева, поэт:
«22 июня — война; узнала по радио из открытого окна, когда шла по Покровскому бульвару»
Софья Вартина
Я помню этот день. Этот теплый воскресный день. Мы с братом Колей шли к тете Нади. Наши родители уехали на пароходе по Волге до Астрахани. Они были медработниками. Папа год назад закончил медицинский в Москве. Мама была Ленинградкой.
И жили мы тогда в Ленинграде. И брат, который не пережил войны, старше меня на 12 лет,
вел меня 10 летнюю девчонку за руку. И я помню, как было светло и как держалась за его руку. Вдруг какой-то визг разорвал город. Я ни чего не поняла. Что это вдруг произошло.
Бегущие в разные стороны люди. Меня кто-то толкнул, я упала. Я оказалась совершенно одна лежать на тротуаре. Брат схватил меня и чуть ли не волоком потащил в какой-то подъезд.
Мы спрятались под лестницей. Помню еще шум налетевших самолетов, взрывы крики.
Мой Ленинград. Тогда я ничего не понимала, и в тот день мне не было страшно.
Страшно стало потом. Потом, когда папа и мама, которых сняли с теплохода, обнимали меня. Страшно было, потому что я уже чувствовала, что что-то произошло непоправимое.
Дальше детства у меня не было.
Сергей Криков
В то воскресенье вся наша семья была дома. Нас малышей родители отправили гулять
во двор. В наш зеленый полный друзей и разных игр двор. Играли в лапту, в классики,
в прятки и, …в войну. Мы гуляли сами во дворе иногда убегая в соседний к друзьям.
Тогда родители не волновались, где гуляют их дети, они спокойно отпускали их из дома.
Это был солнечный летний жаркий день. Во всех квартирах были открыты окна. Доносились смех, музыка, разговоры, звуки радио, и вдруг кто-то так пронзительно закричал: «Тихо».
Все замерли и услышали из этих окон голос Молотова. Буквально через пару минут стали доносится переклички родителей, зовущих своих детей. Я мало что понимал.
Я мчался на голос отца в нашу огромную коммунальную квартиру №7.
Я вбежал в комнату, крича: «Ура! Война! Война!» Суровый вид отца и полученная затрещина, сбили мой настрой. Я понял, что произошло, что-то и мое веселье ни кому не нужно.
Буквально на следующую неделю все изменилось. Появились глухие синие шторы,
окна пересекли бумажные кресты, чтобы стекла не вылетали при бомбежке.
Вои сирен по ночам, налеты. Нас полусонных тащили то в подвал, то в метро.
Укладывали на подстилки и рассказывали сказки, чтобы успокоить и заглушить страх,
который поселился в нас. Прошло еще пару месяцев и я, как любой мальчишка тех лет,
мог по гудению самолетов определить свой он или чужой, по свисту куда упадет бомба,
какая она зажигательная или фугасная. Это стало нашей жизнью.
Вера Казмерова
Хорошо помню день начала войны. В июне 1941 г. мама меня отправила из Москвы
к своим родителям. В маленький городок Идрица в 30 километрах от Латвийской
границы. В тот день я шла в библиотеку. Отдать книгу. Вдруг по радио услышала голос
Молотова, который говорил, что на нашу Родину вероломно напала Германия.
Стало очень страшно. Я побежала.
Война приблизилась как то стремительно. Грохот пушек, дребезжание стекол.
Соседи вырыли убежище под высоким берегом реки. Они разрешали и нам там прятаться.
Потом бабушка отвела меня на вокзал. Дала узелок с едой и упросила какую-то молодую женщину с ребенком довести до Москвы. Мне в карман она положила бумагу с написанным моим адресом. Долго, долго рассказывала мне как надо от вокзала добираться до дому. Было страшно ехать. Нас бомбили, мы убегали в поле или в лес. Мы сутками стояли в непонятных местах.
В Москве я оказалась только в конце лета. Я ее не узнала.
Это был угрюмый, сжавшийся как пружина, серый, с крестами на окнах,ъ
с гондолами аэростатов в небе залитый невидимым горем город.
Помню еще как мама нас троих, с братом и сестрой, привела в садик на Ленинградском шоссе, возле Академии ВВС им. Жуковского. Появился папа, мы посидели, он меня обнял и поднял.
Больше я его не видела.
Серафима Солодовникова
Война, как же ее забудешь. Я очень хорошо помню, как началась война.
Был обычный летний день, воскресение. Мы с ребятами еще с утра пошли купаться на речку Чепрак. Мы плавали, и вдруг увидели какой-то самолет, который что-то сбрасывал вниз.
Я по своей наивности сначала думала, что это какие-то непонятные шары,
начала их считать. Через несколько мгновений прозвучали оглушительные взрывы.
Это была первая бомбежка в моей жизни.
Мы все очень испугались, ничего не поняв, быстро оделись и бегом домой.
А в это время в школу попала зажигательная бомба. Когда мы увидели это зрелище,
нам стало очень страшно. После окончания бомбежки мы впервые увидели «рамку» –
так потом называли немецкий самолет-разведчик.
Придя домой, мы все узнали, что началась война.
Анна Колосок
О войне мы узнали 22 июня ближе к вечеру. Мама с работы бежит, кричит:
«Ребятишки, ребятишки, война!». Что было в деревне… Даже сейчас мурашки по телу бегут.
Мне было почти 11 лет, я уже тогда маме помогала: за курами колхозными смотрела.
Мужчины как раз на покосе были, их сразу с полей забирали, прямо вместе с лошадьми.
Все местные жители очень быстро около сельсовета собрались. Женщины многие в обмороки падали, рыдали. Мы до полуночи стояли там с другими детьми, а потом нас разогнали.
У меня-то отца не было, он умер, когда мне еще года не было, но мать все равно всю ночь сушила сухари в дорогу, для соседей.
В фильмах показывают, что в ночь с 21 на 22 июня выпускные везде были, а у нас нет.
Да и вообще окончание школы мы особо не праздновали, в нашем селе только большой костер разводили и веселились около него, прыгали, танцевали, пели.
У моей подружки в первые военные дни отца забрали на фронт, мы с ребятами его проводили
и идем домой, ревем, жалко же! А вечером сидим около дома, смотрим: он обратно едет, близорукий был, его отпустили, слава Богу. Вот он и остался один мужчина на всю улицу.
И потом каждый день также проходил – в горе и труде. Работы больше стало, до восхода солнца мы уже приходили на поле, возвращались только после заката. Но и весело было,
тогда все дружно жили, и с работы и на работу с песнями ходили, танцевали под гармошку, балалайку, а когда не этого было, так просто ложкой по алюминиевому блюду стучали. Вечером всегда собирались у окошка, слушали, какие новости по радио передают.
Клавдия Базилевич
Когда по радио объявили о войне, мне стало плохо.
Соседка сказала маме: “Посмотри на Клаву, она побледнела вся!” За ужином все молчали. Эта ночь стала последней, когда я спокойно спала, потому что назавтра нас стали бомбить.
(на момент начала войны Клаве было 10 лет)
Алевтина Котик
Бомбежка началась в четыре часа утра.
Я проснулась от того, что ударилась головой о кровать – земля содрогалась от падающих бомб. Я побежала к родителям. Папа сказал: «Война началась. Надо убираться отсюда!».
Мы не знали с кем началась война, мы не думали об этом, было просто очень страшно.
Папа был военный, а потому он смог вызвать для нас машину, которая довезла нас до железнодорожного вокзала. С собой взяли только одежду. Вся мебель и домашняя утварь остались. Сначала мы ехали на товарном поезде. Помню как мама прикрывала меня и братика своим телом, потом пересели в пассажирский поезд. О том, что война с Германией
узнали где-то часов в 12 дня от встречных людей. У города Шауляй мы увидели большое количество раненых, носилки, медиков. Наш путь лежал в Молдавскую СССР,
где мы и основались до приезда в Москву.
А первый день войны стал последним, когда мы видели папу живым. Он погиб на фронте.
(на момент войны было 126 лет, жили в Литве)
Алевтина Котик
Бомбежка началась в четыре часа утра.
Я проснулась от того, что ударилась головой о кровать – земля содрогалась от падающих бомб. Я побежала к родителям. Папа сказал: «Война началась. Надо убираться отсюда!».
Мы не знали с кем началась война, мы не думали об этом, было просто очень страшно.
Папа был военный, а потому он смог вызвать для нас машину, которая довезла нас до железнодорожного вокзала. С собой взяли только одежду. Вся мебель и домашняя утварь остались. Сначала мы ехали на товарном поезде. Помню как мама прикрывала меня и братика своим телом, потом пересели в пассажирский поезд. О том, что война с Германией
узнали где-то часов в 12 дня от встречных людей. У города Шауляй мы увидели большое количество раненых, носилки, медиков. Наш путь лежал в Молдавскую СССР,
где мы и основались до приезда в Москву.
А первый день войны стал последним, когда мы видели папу живым. Он погиб на фронте.
(на момент войны было 126 лет, жили в Литве)
...